Отзыв редакции к фильму «Отверженные»
Грандиозный костюмный мюзикл и в то же время одна из самых удачных и адекватных экранизаций Гюго всех времен
Бывший каторжник Жан Вальжан (Джекман) становится сначала порядочным человеком, а затем и вовсе мэром города Монтрё. Там он берет под опеку бывшую ткачиху, а ныне падшую женщину Фантину (Хэтэуэй), и, когда та умирает, переезжает в Париж и растит ее дочь Козетту (Сайфред) как свою. Повзрослев, Козетта влюбляется в студента-революционера (Редмэйн), а в это время как раз намечается очередной бунт. Ах да, еще за Вальжаном всю жизнь гоняется остервенелый инспектор Жавер (Кроу), мечтающий вновь отправить его на галеры за нарушенные когда-то давно правила досрочного освобождения.
Не верьте рекламе! Главным ориентиром для отечественного зрителя, собравшегося на просмотр «Отверженных», должен служить не «Король говорит!», а самые что ни на есть «Д’Артаньян и три мушкетера». Да, вместо аналоговых стонов закадрового синтезатора здесь пышные оркестровки, вместо «Судьбе шепнем» — I Dream a Dream, но основной движущий элемент опознается нашим человеком мгновенно. Можно часами разбирать причины хуперовского триумфа — блестящий каст, монументальные декорации и костюмы, живое пение на съемочной площадке, но картина становятся больше, чем просто мюзиклом, не поэтому. Все дело в какой-то неуловимой сумасшедшинке, распыленной по экрану благодаря решительному упрощению романа-первоисточника.
Парадоксальным образом столь неделикатный подход гальванизировал саму суть книжки Гюго. Вся эта несусветная чушь про студентов с флагами, любовь с первого взгляда, святых каторжников и принципиальных инспекторов, выдвигающих обвинения против себя, оживает просто оттого, что Хью Джекман и Рассел Кроу, перебивая друг друга, разговаривают речитативом. К такому элементарно оказываешься не готов. Дай Хупер слабину и разреши актерам хотя бы местами пообщаться нормально, и все бы рухнуло. На сцену вползли бы тень Станиславского, попытка как-то обыграть условность первоисточника и вместе с ними неодолимая скука. По счастью, происходящее в кадре похоже скорее на незатуманенный сон Юнгвальд-Хилькевича.
Режиссер, не злоупотреблявший хорошим вкусом даже в мелодраме про монархов, окончательно сбрасывает все маски, садится на лошадь и скачет в кавалерийскую атаку там, где любой другой ограничился бы разведкой. И, как нередко бывает с гусарами, в конечном счете оказывает прав. В самый патетичный момент, когда многочисленный каст гремит титульный мотив во всех мыслимых регистрах (каждый, что характерно, поет о своем), все эти безрадостные переулки и бутафорские кареты становятся настоящим Парижем, целой вселенной, которая ни разу не похожа на нашу, но совершенно точно где-нибудь существует.
